Венди Лей - Неофициальная биография Арнольда

Эпилог:

Арнольд Шварценеггер стал голливудской легендой, "Великим Гэтсби" наших дней, человеком, создавшим самого себя, чью непоколебимая вера в успех позволила покорить немыслимые вершины в поисках путей реализации избранной им судьбы. Его обаяние, интеллект и талант принесли ему все, что только могло пожелать его сердце: богатство, власть, лесть, деньги, успех. Но счастлив ли он? Или, может, он боится наступления утра, необходимости вновь писать сочинение, или ужасной перспективы, что отец вновь исчеркает его красным карандашом? Теперь, когда он покорил свою Вселенную, неужели он на заключительном этапе борьбы все еще говорит со своим собственным прошлым: "Да, пока все хорошо, но что будет на следующий год?" Так что же принесет наступающий год Арнольду Шварценеггеру, "Мистеру Сверхобаяние", прочно обхватившему своими широкими и мускулистыми руками весь мир? Чего еще, в самом деле, может желать Арнольд? И кем, в конечном итоге, он станет?

В 1986 году, во время одной из редких вспышек самоанализа, он сказал: "Люди удивляются, насколько я изменился, но я все тот же. Я никогда не шел с молотка. Я всегда один и тот же, независимо от того, где я и с кем. Я чувствовал себя великолепно десять лет назад и чувствую себя прекрасно сейчас. Я полностью реализовал себя десять лет назад - и в работе, и в финансах, и в своих взаимоотношениях с людьми. И сейчас не отступаю. Мне иногда приходится даже притормаживать. Временами я слишком разгоняюсь и начинаю относится к окружающим нетерпимо. Я жду от каждого, что он все время будет восхищаться мною. Я слишком много ожидаю от людей, но мне действительно нечего в себе менять. В моей жизни нет больших разочарований. Я не хотел бы жить чьей-либо другой жизнью. Я не принадлежу к числу людей, которые, сложа руки, анализируют складывающуюся ситуацию. Это - самое плохое, что может быть в жизни".

Возможно, и так. Вместе с тем, каким бы он ни казался удивительным, те, кто знает его, определенно вспомнят и о его неудачах, его слабостях, уязвимых местах в броне, которой он защитил себя, и о том, какие стимулы побуждают Арнольда действовать. По этому поводу Сью Мори рассказывала весьма характерную историю. Однажды в дни их романа она и Арнольд на пути в Эспен застряли в Денвере. Свирепствовал бура, и все авиационные рейсы были отложены. Они решили взять напрокат автомобиль и в прокатной конторе познакомились с неким джентльменом из Арканзаса. Поскольку Арнольду богатство еще только светило в будущем, он, чтобы сэкономить деньги, предложил этому джентльмену войти в долю и поехать с ним и Сью в Эспен вместе.

"Арнольд всегда жаловался, что люди осаждают его и выпрашивают автографы, - рассказывает Сью. - Но когда Арнольд понял, что этот арканзасец не имеет о нем ни малейшего понятия, он не мог успокоиться. Всю поездку Арнольд рассказывал, кто он такой и кого из знаменитостей знает. Он даже показал этому джентльмену номер журнала "Тайм", в котором была помещена фотография Арнольда как одного из выдающихся людей года, и сказал ему: "Вот этоя. Если ты когда-либо попадешь в Лос-Анделес и захочешь побывать в особняке "Плейбоя", то я могу тебя провести". Сью все время подчеркивала, что Арнольду необходимо было внимание.

"Каждому нравится быть желанным и нужным, ценимым и любимым, - говорит Арнольд. Некоторые довольствуются тем, что их любит семя, или дети, брат или жена. Но некоторые хотят большего. Я принадлежу к их числу". Однажды он обнаружил, что перед зрителями может выжать в положении лежа на шестьдесят фунтов больше, чем на тренировках в гимнастическом зале. Может быть, в броне Арнольда и нет брешей. Может быть. Но одна, наверное, все-таки есть - страх перед безвестностью.

Мария Шрайвер как-то сказала: "Люди, глубоко верящие в Бога, такие как моя бабушка, проникнуты, как бы это сказать, внутренней умиротворенностью. Они знают, что на пути наверх никому не причинили боли, не солгали и не сделали чего-либо, нарушающего их душевный покой. Несмотря ни на что, они очень сосредоточенные люди". Применимы ли рассуждения Марии к Арнольду, остается под вопросом. Но как бы то ни было, будущие историки вполне смогут рассматривать жизнь и карьеру Арнольда и культ героя, который он породил, как весьма характерную черту для мира в котором мы живем, и, в особенности, для жаждущих успеха людей из восьмидесятых. Ибо, подобно Дональду Трампу *, Арнольд - представитель оригинальной породы героев, идол двадцатого века, создавший новую религию самоутверждения. Безжалостность, честолюбие и финансовый успех - вот из каких черт складывалась слава Арнольда. А отнюдь не из того, что он сделал для человечества.

Со многих точек зрения Арнольд и в самом деле сотворил невозможное, усилием воли поставил с ног на голову классическое определение трагедии и превратил ее в успех. Великие трагические герои Шекспира сравнивались с совершенными статуями, несущими в себе смертельный изъян, который в конечном итоге превращал их в прах. Однако жизнь Арнольда - живое опровержение этому. Он вступил в мир, не имея ничего кроме изъянов - гонимый, нелюбимый, мрачный неудачник с разрушительными наклонностями и грандиозными фантазиями - но поборол все эти изъяны, сорвал их оковы и создал то, что сегодня в буквальном смысле слова можно назвать статуей без изъянов.

Арнольд, и это очевидно, имеет все: весь мир и все что угодно в этом мире. И все-таки чего-то в нем ему не хватает. Ибо нелюбимый ребенок, ребенок, неутешно плакавший долгими тальскими ночами, продолжает оставаться неутешным, а его любовь - невостребованной. Он может быть теперь и в самом деле одним из любимых сынов человечества, но никогда не станет любимым сыном своего отца. И сколько бы любви, сколько бурных приветствий, сколько восхищения и обожания ни досталось ему, всего этого не хватит, чтобы возместить ему давние дни детства, то, чего он так страстно желал, но никогда не получал в достатке.

Но Арнольд не был бы Арнольдом, если бы не предпринял еще одну попытку. 11 марта 1989 года в "Ветеранз Мемориэл Аудиториум" он провел первый конкурс имени Арнольда Шварценеггера, выставив в качестве награды самые крупные призы, которые когда-либо знал культуризм. Он вернулся назад к тому, чему принадлежал: к своей семье, к успеху, к тому, в чем был неповторим. В Голливуде он никогда бы не стал первым, но в культуризме, среди тех, кто преклонялся перед ним, его превосходство, захлестываемое водопадом любви, было несомненным.

Культуризм - единственная сфера, где Арнольд мог достичь состояния, близкого к пресыщению, получить всю любовь, которой так отчаянно добивался. Он ушел с помоста почти десятилетие назад, но все еще господствовал в этом виде спорта. Он втоптал в грязь и подверг унижению многих, кто считал себя выше его, и все они стали восхищаться им. И что бы они ни чувствовали по отношению к нему, как бы глубока ни была их горечь и как бы ни охвачены они были ревностью, они все равно радостно приветствовали его, вскакивая на ноги и крича до хрипа.

Зал гремел: "Арнольд! Арнольд! Арнольд!" Радость публики была безграничной, оглушающей, всеохватывающей. Плотину любви прорвало, и любовь обрушилась на него, стоящего на помосте и улыбающегося. И - на мгновение - наконец-то реализовавшего себя. Навеки - побеждающий. Навеки - завоеватель. Навеки - величайший.

Навеки - Арнольд.