|
Славу в кино Ивар Калныньш обрел благодаря картине «Театр» по роману Сомерсета Моэма. Говорят, на главную роль его благословила сама Вия Артмане. Фильм снимался накануне ее 50-летнего юбилея и должен был стать подарком для примы латвийского кино. Именно благодаря ее желанию видеть Ивара своим любовником в фильме, он был утвержден на роль Тома Феннела. Режиссер фильма Янис Стрейч предоставил Артмане свободу в выборе партнеров. Рассказывают, что актриса приехала на Рижскую киностудию, бегло окинула взглядом претендентов и пальцем указала на Ивара. Злые языки недоумевали, как же никому не известный молодой актер добился расположения примадонны. Но как бы то ни было, роль Тома Феннела, юного любовника стареющей примадонны, вмиг сделала Ивара знаменитым на всю страну.
- Ивар, что значит ваше имя?
- «Руководящая личность, независимая и свободолюбивая натура». Маму мою зовут Анна. Старшего брата мама родила на свои именины, а меня в свой день рождения, 1 марта. Мама посмотрела календарь мужских имен, родившихся в этот день. Там значилось Ивар. Она меня и назвала. А так как именины Анны и день рождения мамы совсем рядом, то мой и брата дни рождения мы праздновали в один день. Родился я в прошлом веке, в Риге, в прекрасной семье. Нас было четверо детей. Папа с мамой всю жизнь прожили вместе. Папа был автомехаником, а мама просто сидела дома с детьми и вела хозяйство. Вся моя родня живет в Риге.
- Соответствуете значению своего имени?
- Стараюсь. Очень люблю свободу во всем, не терплю, когда кто-то пытается загнать меня в рамки. Я как орел, который не может размножаться в неволе (смеется).
- Детство прибалтийских детей было похоже на детство всех советских детей?
- Да я и сам советский ребенок. Детство было бедное, но солнечное. Я помню только хорошее. Было много прекрасного, что мы потеряли с развалом СССР. У нас была религиозная семья, но не фанатическая. Нас с братом крестили. Посещали церковь, благодарили бога за то, что есть что поесть, за крышу над головой.
- Вы росли в многодетной семье, пришлось хлебнуть многое. Какие трудности вам и вашей семье приходилось преодолевать?
- Родители с малых лет приучали нас, четверых детей, к работе. Мы жили бедно, папа все время работал, мама была домохозяйкой. В хрущевскую оттепель в Латвии стали давать земли. Папа тоже взял участок земли под Ригой. Но нельзя было строить дом по индивидуальному плану. Предлагались несколько вариантов проектировки типичных домов, из которых каждый мог выбрать себе понравившийся. Это был некий стандарт для всех – три комнаты в доме. Если землю брали под теплицу, то выдавали 25 кв. метров, а если под гараж, то строго для одной машины. Но люди были изобретательны, рыли под домом подвалы, строили рядышком какие-то сараи. В общем, все по-разному. Помню, как мы маленькие помогали папе строить этот дом. Рядом с нами возводили жилой квартал. Его строили военные строители. Так мы с братом повадились туда, договаривались с солдатами и за небольшую мзду и выпивку они разрешали нам выносить из стройплощадки цемент, кирпич и другие строительные материалы. Причем услугами продажных стройбатовцев пользовались все, кто начал строительство дома. Через некоторое время к нам приехали военные и стали интересоваться происхождением нашего цемента и кирпича, требовали у папы и у всех остальных новоселов документальное подтверждение. Папа нервничал и говорил, что сначала, дескать, продаете, а потом просите документы на купленный товар. Но тем не менее папа построил нам дом. В советские времена это было не так просто сделать. Но в хрущевские времена давали кредиты. Восемь лет отец выплачивал государству кредит. Это не воспринималось как эксплуатация, а было нормой. Мы ведь были городские дети и даже не знали, откуда берется молоко (смеется). Для меня было большое открытие, что корова рожает каждый год теленка и поэтому молоко. Или то, что раз в год зоотехник трахает корову рукой. Когда я увидел эту процедуру, меня чуть мандраж не хватил (смеется).
- Мне рассказывали, что вы пасли коров и даже научились их доить?
- Мы жили на окраине Риги, где в основном располагался частный сектор. Жившие там люди имели подсобное хозяйство, держали коров, свиней и птицу. Если помните, раньше каждая семья поочередно пасла коров. Когда пришла очередь нашей семьи, мама взяла меня с собой. Помню, как мы с мамой погнали стадо за город, на большой луг, сами сели под раскидистое дерево и издали наблюдали за коровами. Мама рассказывала мне всякие истории из своей жизни, я слушал ее и потихоньку засыпал. А корову доить я научился случайно, из любопытства. Я видел, как мама доит коров и однажды попросил у нее разрешения подоить самому. Она уступила мне место. Я взял ведерко, сел и дрожащими руками стал тянуть коровьи соски. Полилось молоко. Для меня это было такой радостью. Но я был весь в напряжении и каждую минуту ждал, что корова пнет копытом ведро. Я буквально пару раз доил корову, а потом перестал. Я заработал себе на костюм. Ведь раньше я всегда донашивал одежду за старшим братом. Меня это так злило. Я всегда возмущался тем, что мне перепадает все поношенное. Я хотел свое.
- Ваш отец - автомеханик, прочил вам профессию слесаря. Почему отказались?
- Родители хотели дать нам с братом мужские профессии. Им казалось, что актерство и музицирование – это несерьезная профессия. Хотя мама всегда хотела, чтобы дети научились играть на музыкальных инструментах. Но всего лишь играть, а не посвящать музыке жизнь (смеется). Так что я еще в детстве освоил игру на мандолине, даже выступал в составе струнного оркестра в местном районном клубе. Отец частенько брал меня с братом к себе в мастерскую, где я неплохо освоил слесарное дело. Какое-то время я даже занимался ремонтом вычислительной техники. Но все это мне не грело душу. Меня манил мир музыки. После работы я мчался в школу рабочей молодежи, а в редкие свободные минуты сочинял музыку. Я не то что трудоголик, просто мне всегда хотел быть независимым в плане денег от родителей и вести самостоятельную жизнь. Слава богу, мне разрешили работать с 14 лет. Вырабатывается хороший рефлекс, когда человек начинает рано думать о себе.
- Оказывается, в юности вы были заядлым рок-н-ролльщиком и даже рокером и битломаном. Почему не стали музыкантом?
- Это подростковое бунтарство, которое со временем прошло. Это место достойно заняла актерская профессия. Надо было остановиться на чем-то одном. Я решил, что надо стать артистом. Была Студия молодого актера при Рижской киностудии. Молодежь насмотрелась каких-то фильмов и мечтала стать кинозвездами. Особенно этим грезили девочки. Это был какой-то массовый психоз. Был большущий конкурс. Я попал в эту студию и проучился там два года. Бросил все и пошел на театральный факультет в консерваторию имени Я.Витола. Моя мама, узнав, на кого собирается обучаться ее любимый Ивар, лишь сказала: «Господи, сынок, артисты ведь так громко говорят». Нашу группу набрали из студентов той самой студии молодого актера. Это очень сложная и трудоемкая профессия, забирающая много сил и здоровья. Это на сцене все мы пышем здоровьем и красками. Девочки поначалу приходят именно в надежде, что так и есть, а когда сталкиваются с истинными трудностями на актерском пути, не выдерживают и сворачивают с этого пути. Сцена не терпит потребительского мышления, она любит людей, отдающих всего себя и свою душу служению искусства.
- Будучи студентом, женились в первый раз?
- Да. Мне было 20 лет. Считаю, что это не ранний брак.
- Ухаживали за Илгой долго?
- Нет, мы с Илгой полюбили друг друга сразу. Было ощущение, что мы знали друг друга давно. Она жила на втором этаже, и я помню, как зимой с голым торсом карабкался по стеклу. При этом еще и пел. Добрался, вся грудь в крови и прошептал: «Я люблю тебя».
- Будучи студентом консерватории, вы продолжали быть рокером.
- Да нет, я продал всю аппаратуру, все гитары и сыграл на эти деньги свадьбу. Тогда ведь в нашей стране не было приличной аппаратуры, приходилось тайком покупать ее у моряков дальнего плавания или выбивать у Министерства культуры и филармонии. А когда не срабатывали и эти методы, приходилось мастерить гитары самим. Находили с друзьями в журналах описание гитары, способ ее сборки и приступали к делу. Для начала скупали в комиссионных магазинах старые радиоаппараты, кое-что я нашел дома на чердаке, разбирали все это на части и приступали к изобретению нового инструмента. У нас был своего рода кружок умелых рук. Мастерили инструменты не хуже тех, что продавались в магазинах, иной раз даже выше качеством. Приобрести хорошую гитару или синтезатор считалось везением. А у меня, помимо той, что смастерил сам, была еще и аппаратура, привезенная из Германии и Финляндии. Так что желающих купить ее у меня было предостаточно. А цену на музыкальные инструменты я назначал сам, понимая, что их у меня вырвут с руками за любые деньги. После сделки хватило и на свадьбу, и даже на свадебное путешествие (смеется).
- Учась в консерватории, у вас была своя музыкальная группа?
- После занятий мы отправлялись в наш Дворец культуры, где занимались своей любимой музыкой. Один из моих приятелей учился в политехническом, другой - в медицинском институте. Все мы после занятий собирались и играли рок, рок-н-ролл и джаз. Так мы самореализовывали свои музыкальные амбиции. А свой первый диск мы с женой записали в Германии, для нас это была всего лишь забава. Уже позже я увлекся музыкой по-настоящему.
- В студенчестве всегда ощущаешь нехватку денег. К тому же у вас была семья.
- Мы играли на танцульках. Это хорошо оплачивалось.
- Дорогу в мир большого кино вам открыла Вия Артмане. Вам даже приписывали любовную связь с ней.
- Все не так, как это преподносят. Если вы имеете в виду фильм «Театр», то это моя уже 10-я роль. Я ведь начал сниматься в кино с 1-го курса. Было сложно совмещать учебу и работу в кино. А что касается Артмане, то я участвовал в ее бенефисе, а фильм «Театр» был приурочен к ее юбилею. Тогда артистов на кинороль утверждал худсовет. На самом деле, я уже был утвержден на роль, хотя узнал, что на мою роль претендовал другой парень. У Артмане поинтересовались, кого бы она предпочла видеть в роли Тома Хэнола. Она указала на меня. Но не нужно путать меня и Вию с нашими героями в фильме - Томом и Джулией Ламберт. К тому же это советская картина, несмотря на то что это - Сомерсет Моэм, который как представитель «Скотленд-Ярда» в 20-е годы занимался странной деятельностью в Советском Союзе. Еще и в Африке, кстати, тоже. Спустя 10 лет после выхода фильма ко мне подошел один чиновник из худсовета и, извиняясь, сказал: «Я был против вашей кандидатуры, но я понял, что ошибся». А еще он сказал, что они в худсовете очень боялись, чтобы мы с Вией в фильме не наговорили какой-нибудь антисоветчины (смеется). Какая там могла быть антисоветчина, если картина была поставлена по пьесе Сомерсета Моэма и действие проходило в Англии? (смеется). Но в любом случае, я безумно благодарен Вии и этой картине, которая вмиг сделала меня знаменитым. А ведь на тот момент мне было всего 30 лет.
- Ну может, все эти домыслы о вашем романе с Артмане все же имели под собой какую-то почву?
- Вы имеете в виду, переспал я с Вией или нет?
- Ну зачем же так откровенно?
- Ну вы же к этому ведете. И потом, если бы я переспал с Артмане, никто об этом не узнал бы. Никогда.
- Как вы переносили обрушившуюся на вас после фильма «Театр» всесоюзную славу?
- Помню, была программа типа «Голубого огонька». А это был год, богатый на нашумевшие премьеры и движения в культуре. Тогда же прошла премьера мюзикла «Юнона и Авось». В студию телецентра, помимо меня, Артмане, были приглашены композиторы и исполнители ролей этого мюзикла. После «Театра» я чувствовал себя ужасно тяжело, не спал ночами. Были даже привороты со стороны женщин, что очень напрягало меня и влияло на мою семейную жизнь. Я буквально потерял покой, долгое время ходил сам не свой. Все это мешало мне нормально жить и работать. Я чувствовал себя гением, но стоило мне сходить в туалет, как тут же понимал, что я такой же земной человек, который так же, как и все, идет по нужде и делает это, как и все остальные. Я понял, что я не сильно отличаюсь от других.
- Как вы делали карьеру в Латвии, не имея ни пионерского, ни комсомольского, а тем более, партийного звания?
- Выступал по колхозам, и мне это засчитывали. И потом, не такие уж и дураки были комсомольские и партийные чиновники. Они прекрасно понимали, что культуру надо поддерживать, решать национальные вопросы, минуя конфликты подобного рода. 10 процентов допускали. Раймонд Паулс тоже был беспартийным. Но он руководил целым оркестром, будучи талантливым человеком, естественно. Это не значит, что его не вызывали часто на ковер. Бывало всякое. К примеру, барабанщик напился или духовик нашкодил на гастролях где-нибудь. Разборки по поводу морали были всегда. Была игра в демократию, ведь многие даже не имели представления, что это такое.
- А вы были беспартийным по личным убеждениям или вам запрещали родители?
- Так случилось. 8-й класс я закончил в вечерней школе, где учились вполне состоявшиеся и взрослые люди. Многие из которых отслужили в армии. Я не помню комсомольской ячейки. Все были работающие люди. Нас в школе было всего трое юнцов, все остальные – люди семейные. Я попал во взрослую жизнь. Так что я никакой не антикоммунист. Просто так получилось. В школе принимали всех в комсомол в один день. Меня эта участь миновала. А в пионеры я не вступил, потому что этого не захотела моя мама. Ее родной брат был выслан в Воркуту, где он отсидел 20 лет. 11 лет он отсидел исправно, после чего власти извинились перед ним и сказали, что произошла ошибка. Должен был сидеть не он, а другой человек, но 11 лет жизни-то вычеркнуто, и их не вернешь. Когда дядя вернулся из тюрьмы, мама достаточно жестко заявила, что ни я, ни брат не будем щеголять с красным галстуком на шее. Кстати, донос на дядю написал человек, влюбленный в его жену. Таким образом, он просто отстранил на долгий срок конкурента. Но у него ничего не вышло. Жена моего дяди дождалась его.
- Вы говорите, что вас никогда не интересовала пионерия, комсомол, партия и политика. Но вы в ней пребывали какое-то время, заседая в латвийском сейме. Почему изменили принципам?
- Пришла новая жизнь. Меня, скорее, пригласили в сейм, как говорится, для мебели. Им был нужен известный человек. Я совершенно аполитичный персонаж, который даже не догадывается, как делаются законы и как они вообще работают. Я тупо приходил на заседания, отсиживал их и покидал здание Сейма. Мое присутствие как бы вносило некую солидность и значимость происходящего в сейме. Тогда было модно вовлекать в политику известных в народе людей: артистов, спортсменов. Я пал жертвой политики тоже.
- Но чем-то же вас заманили?
- Нет. Мне просто сказали, что, дескать, у нас тут общество деловых людей. Красиво звучит. Я пришел и увидел чуть ли не половину знакомых мне людей. Начиная от председателей колхозов и заканчивая агрономами. Это были хозяйственники, которые знают и умеют что-то делать. Это был дикий 1993 год. Мне самому было любопытно узнать, что же это такое. Тем более что это была не политическая партия, а общество, которое выставило свои кандидатуры в городскую Думу и выиграло много мест. Руководитель этого общества впоследствии предложил образовать политическую партию, которая будет баллотироваться в Государственную думу Латвии, то ес в сейм. Сказано - сделано. Мы выиграли и там и получили большое количество мест. Мне все это было неинтересно, мне было любопытно узнать, на каком месте в списках значусь я. Я был где-то посередине, но во время выборов моя фамилия стремительно пошла вверх. Кто-то из списка лидирующих кандидатов ушел в Думу, кто-то в министры. А я по ротации, вместо кого-то я получил мандат депутата сейма. Ведь, по сути, в сейме им недоставало человека из культуры, вот они и пригласили меня попробоваться.
- А как же Лайма и Паулс?
- А они состояли в других партиях. Раймонд вон и по сей день числится руководителем какой-то там партии.
- А что входило в ваши обязанности?
- Я работал в различных комиссиях, в основном по культуре, спорту и каким-то евроделам.
- А ушли сами?
- Я долго думал, как уйти из сейма, но начинались очередные выборы, и мое пребывание там задержалось.
Я не мог подвести людей, которые выбирали меня. Первый камушек в фундамент культуры я положил, когда образовался культурный фонд «Капитал». Я поинтересовался, как это происходит в других странах. Меня интересовало финансирование культуры. Встал вопрос об акцизных марках на спиртное, сигареты и музыкальную продукцию. Я собрал производителей и реализаторов алкогольной продукции, и мы решили, что сделаем марку чуть подороже, а разницу будем перечислять в фонд «Капитал». Таким образом, каждый пьяница будет поддерживать просвещение культуры.
Накопленный капитал фонд перечислял в швейцарский банк и получал с этого неплохие проценты, которые распределял на развитие шести или семи отраслей культуры: живопись, архитектуру и так далее.
- Фильм «Тайны семьи де Граншан» подарил вам вторую жену Аурелию. Вы познакомились с ней на съемках этой ленты. Скажите, а вы легко расставались с первой супругой?
- Это было так давно, что я уже и не помню, как происходило наше расставание с Аурелией. Видимо, безболезненно для меня, раз я не помню деталей.
- Вам уже за 60. Вы поняли, почему остывают чувства двух влюбленных людей?
- Все просто в жизни. Проходит любовь, и люди не хотят быть вместе. Это напрягает их, и они расстаются.
Но я бы никогда не расставался со своими женщинами, не делай они первый шаг к этому. Я никогда не бросал своих женщин, напротив, бросали меня они. Я, по сути, неплохой семьянин. Но только до тех пор, пока меня не терроризируют вопросом «где был?». По натуре своей я не собственник и сторонник независимости, свободы, как жены, так и мужа. Только тогда отношения супругов будут стабильными и прочными. А ревность, особенно необоснованная, лишь губит браки.
Продолжение можно прочитать тут
|
