|
В новом российском телесериале «Человек войны» явно небесталанного режиссёра Алексея Мурадова, ранее поставившего фильмы «Змей» и «Правда о щелпах», восхищает, к сожалению, только обыгрывание названия в титрах. Сначала при помощи света выделяется в слове «человек» его вторая половина - «век», а потом и первая - «чело». И благодаря такому вроде бы простому акцентированию составных частей названия рождается точный образ, что у войны есть и свой век, и собственное чело. Но главным всё-таки является человек войны.
Увы, если бы это было подтверждено и самим повествованием! Однако оно представляется тем более неестественным и надуманным, чем упорнее и одержимее постановщик вместе с поистине героическим оператором Робертом Филатовым, продержавшим на себе все 12 серий шестидесятикилограммовую ручную кинокамеру, пытается снять это в движении и максимально приближенно к происходящему. Как ни странно, отовсюду лезет фальшь - и на общем плане, и даже на крупном, поскольку исполнители так и не смогли раскрепоститься, перестать играть и начать жить в пространстве кадра. А прежде всего, в этом сериале отсутствуют, вопреки его названию, люди войны - действуют какие-то ненатуральные отражения человеческих сущностей, лишь для видимости имеющие плоть и кровь.
Это особенно обидно, поскольку в последнее время наметился некий поворот в новом обращении более молодого поколения российских кинематографистов к теме войны. И фестивально-призовой успех таких лент, как «Кукушка» Александра Рогожкина, «Последний поезд» Алексея Германа-младшего, «Свои» Дмитрия Месхиева, даже несмотря на то, что не был поддержан весомыми результатами в кинопрокате, свидетельствует именно о неравнодушии и большом интересе нынешних режиссёров к судьбе человека на войне.
«Эка невидаль!» - скажут многие, вспомнив «Судьбу человека» и «Балладу о солдате», а также немало других классических картин советского кино. Но в качестве своеобразного доказательства от противного можно привести свежий пример, как молодой постановщик Алексей Карелин снял давний сценарий признанных кинодраматургов Юлия Дунского и Валерия Фрида «Время собирать камни», который в течение двух с лишним десятков лет ожидал своего воплощения на экране. Дело не только в том, что «нельзя войти в реку» прежнего советского кинематографа, а все попытки воспроизвести его манеру покажутся в лучшем случае стилизаторскими, в худшем - наивными и вообще беспомощными. Время, конечно, ушло безвозвратно, но главное - мы уже стали совсем другими и смотрим на многое иными глазами.
Для начала 80-х годов сочувственный показ немецкого солдата-минёра, ощущающего свою личную вину за свершившиеся преступления против человечности, был бы действительно смелым и идущим вразрез со сложившейся традицией. Но сейчас эта сюжетная линия в фильме «Время собирать камни» представляется недоговорённой и поспешно обрубленной, дабы не возникали неудобные вопросы и лишние сомнения, что и немцы - «тоже люди» (если воспользоваться толстовским определением из «Войны и мира»). А на фоне «Кукушки», «Своих» и тем более «Последнего поезда», намеренно снятого на немецком языке и посвящённого несчастным судьбам наших врагов в годы войны, картина Карелина видится некоторым анахронизмом.
Да, сейчас настала пора «собирать камни» - и то, что в советские времена презрительно именовалось «абстрактным гуманизмом», приобрело особую человеческую ценность, которую не следует разменивать ни на политику с идеологией, ни на классовый подход, ни на поиск национальной идентичности. Ёмкое и метафорическое название «Свои», придуманное весьма опытным сценаристом Валентином Черныхом, как раз и определяет, что граница теперь проходит между человечным и бесчеловечным. Люди могут быть противниками на войне, не знать чужого языка, не находить взаимопонимания даже с теми, кто говорит с нами на одном наречии. Своими становятся только в личном контакте человека с человеком. Если раньше «большое виделось на расстоянии», то ныне истина познаётся «лицом к лицу», как и сказано в первом послании святого апостола Павла к коринфянам. Впрочем, и историческая дистанция в 60 лет позволяет обратиться к военной эпохе с новой системой окуляров, не довольствуясь простым принципом «как в зеркале».
Кстати, можно вспомнить, как в «Зеркале» Андрея Тарковского чуть ли не впервые была потрясающе использована фронтовая кинохроника, которую мы прежде практически не видели. Тарковский и в «Ивановом детстве» многое строил на поэтическо-метафорическом контрапункте, сталкивая вроде бы несопоставимое ради образного воплощения на экране бесчеловечности и противоестественности войны. А в «Зеркале» эпизоды с бредущими куда-то по грязи и топи нашими солдатами, занятыми столь непосильным и тяжким военным трудом, сопровождаются за кадром стихотворением «Жизнь, жизнь» Арсения Тарковского в исполнении автора.
«Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идёт бессмертье косяком».
Это одно из самых поразительных и человечных свидетельств о подвиге духа на пути преодоления физически непереносимых испытаний для тела. И подлинный человек войны - как раз тот, кто на своём веку всё выдюжил и сохранил собственное лицо.
|
